День первый

Едва уходящее к закату солнце коснулось кудрявых березовых вершин и стало краснеть. Молодые березки расступились и пропустили на поляну перед крепким, рубленным в лапу домом, покрытую пылью автомашину. Не успела она подкатить к высокому крыльцу, как из-за угла дома вышел старик. Был он усат и держал в одной руке лопату. Артемка с заднего сидения видел его профиль, его внимательные, усталые глаза, морщины на лбу и шее, сильной и загорелой. На плечи старика, несмотря на тепло, была накинута брезентовая куртка, местами заштопанная. Старик был Артемкиным дедом Иваном, который каждый год присылал в город мед и варение, но, ни разу не приезжал сам.

— Батя! — Только и вымолвил Артемкин отец, а потом они долго стояли обнявшись и, молчали.

Наконец старик отстранился, показывая на мальчика в машине, спросил:
— Артемка?
— Он.
— Ну, что ж ты там сидишь, как в скрадке? Выходи уже.

Артемка осторожно опустил ногу, огляделся. По небу бежали светлые облака, пахло нагретой водой и травой.

— Ну, подойди к деду-то — сказал отец, открывая багажник.

Мужественное, с открытым взглядом лицо старика ничем не выдавало волнения, но Артемка заметил, как дед едва заметно глотнул воздух, не сводя с него глаз. Его левая рука все еще крепко сжимала лопату.

— Привет дед — улыбнулся мальчик.
— Здорово внук. Отличник?
— Не, хорошист.
— Нормально, отец твой вовсе троечником был.
— Батя!
— Что, батя? И колы таскал и хулиганничал, забыл уже?
— Ничего я не забыл…
— То-то. А ты Артемка проходи в дом, а хочешь так и вокруг погуляй, здесь медведей нет.
— А на речку можно?
— Почему нельзя? Конечно можно.
— Осторожно там — погрозил пальцем отец. — Скоро стемнеет.

На реке, совсем синей от елок и тени, плавала чайка. Вдруг раздался легкий шорох, и среди травы внезапно, как ведение, возникла темно-бурая голова зверька с небольшими глазками. Вид зверька возбудил в Артемке неотступное любопытство, он шагнул в его сторону, но зверек мгновенно исчез в траве, как будто растворился. Побродив немного по берегу, Артемка побежал к дому.

Отец с дедом сидели за столом, разговаривали.

— Дед, я на реке видел кого-то в коричневой шерсти, вот такого большого, — и Артемка показал руками размер зверька.
— И не знаешь кого? — Спросил дед.
— Нет, — пожал плечами Артемка.
— Откуда ему знать, в городе-то — вступился за сына отец.
— Ты хочешь сказать, — глядя на сына, спросил дед, — что он у тебя не знает, как называются птицы и звери, рыбы и деревья?
— Знает, конечно, кое-что…
— Ну-ка Артем, каких зверей ты знаешь?
— Тигра, льва, медведей, леопарда, верблюда… э-э-э-э. С носом, такой… А вспомнил — тапир. Я в зоопарк каждый год хожу.
— А наших, сибирских зверей, ты каких знаешь?
— Медведь, волк… заяц.
— И все?

Артемка задумался, но больше никого не вспомнил.

— Да ладно, батя. Им сейчас полезнее в компьютерах разбираться, чем в зверушках.
— Не скажи, сын. Компьютеры ваши — железки бездушные, к тому же говорят вредные для здоровья, — дед встал из-за стола, снял с полки миску. — Зверушки, говоришь? Зверушки, они, как и мы, божьи твари и думается мне, что даже и не бессловесные. Не зря Дерсу Узала говорил, что они те же люди, только рубашка у них другая.

Дед положил в миску вареную картофелину, соленый огурец, куриное крылышко. Поставил тарелку рядом с собой.

— Садись Артем кушать, а завтра мы с тобой разберемся, что там за зверь такой ходит, а завтра не разберемся, так у нас с тобой целая неделя впереди. Ешь!

Валентин, наливая в рюмки водки, коротко взглянул на отца и тихо сказал:

— Душа и тело, батя, конечно, есть и у животных, и у людей. Но душа включает в себя только такие вещи, как восприятие, память и эмоции. У человека же, в отличие от животных, есть еще дух. Он проявляется в таких вещах, как совесть, неудовлетворенность, а у зверей этого нет. Отсюда можно предположить, что в душах животных есть и интеллект, и чувства, и все прочее, а вот насчет сознания… не знаю.
— Наши младшие братья, Валька, могут даже творить. Петь, например. Строить замечательные сооружения: плотины, муравейники, гнезда. Некоторые даже рисовать умеют. А ты «не знаю»!
— Но, это все батя, не осмысленное творчество — за кусок еды, за похвалу. Животные не будут ничего делать вопреки инстинкту. Не уместно называть творчеством строительство того же муравейника, поскольку муравьи всего лишь воспроизводят то, что и муравьи сто и тысячу лет назад. И «рисование» животного не несет в себе элемент самовыражения, и затем эстетической оценки результата, как это происходит у людей. Животное и греха-то не знает, потому что не может поступать иначе, чем должно по своей природе.
— «Что Господь отчистил, то не почитай нечистым»... А отчистил нам Господь весь мир. Сказано же: «Мир вам!» — возразил дед.
Валентин сделал вид, что не услышал и продолжил:
— Нас отличает от животных самое главное — свобода, как способность освободиться от инстинктов… и, осмысленное творение. В этом высшая свобода — в возможности уподобиться Творцу, к которому ты, батя, апеллируешь.
— Бог, Валька, управляет людьми и животными, всем миром, по своей премудрости и правде. Бог свое человеколюбие простирает и на скотов, и питает их, как и людей, чтобы через них благотворить людям.
— И все же, отличие человека от животного — рефлексия. Человек может не только думать о чем-то, но и думать о том, что он думает о чем-то — животное, батя, этого лишено. В этом практически проявляется дух, который в человеке, и этот дух может его возвысить над собственным существованием.
— Какой-то ты, Валька, мудреный стал…

Артемка, ел вкусную картошку, ничего не понимал в разговоре деда с отцом и думал о чем-то своем.

Утром, чуть свет, Артемка подошел к краю поляны. На кустах ольшаника, на молодых березках искрились капли росы. Тяжелый аромат неизвестных ему цветов, кружил голову. В глубине леса призывно и страстно закуковала кукушка. Она перелетала, все, отдаляясь, и чистый звук её голоса, казалось, растворялся в вершинах деревьев. Все было не так, как в городе.

Шорох шагов заставил оглянуться.

— Дед, а кукушка прямо на лету кукует?
— На лету тоже, — рассматривая внука, сказал дед. — А почему такой худой? Не ешь, что ли?
— Ем. Просто так устроен, наверное.
— Поправим мы это устройство, пошли-ка завтракать, пока отец твой спит.

Дед положил тяжелую руку на плечо внука.

— А ты-то, почему, Артемка, так рано встал?
— Тихо здесь как-то, не привычно, вот и проснулся.
— Разве тихо? Однако ты не прислушивался. Вот слышишь — дед поднял вверх палец.

«Ци-ци-ци» — услышал Артемка.

— Это синички звенят, — прошептал дед.

«Тфю-лип, тфю-лип» — донеслось с другой стороны.

— А это поползень свистит, на кого похож свист-то?
— Не знаю.
— Да откуда же тебе знать, так когда-то ямщики свистели на нашем Чуйском тракте, да только и я тех ямщиков тоже не застал. — Дед приостановился. — О! Слышишь?

И стоило Артемке прислушаться, как все вокруг наполнилась птичьим гомоном. Он еще не знал, что в кроне ели пронзительно кричит дятел, что ему сипло вторит пристроившаяся на вершине ивы кедровка, а в кустах тальника тивикает кукша. Но он уже слышал их отдельные голоса и они ему нравились.

Позавтракали творогом со сметаной. К чаю, заваренному на травах, поставил дед перед Артемкой блюдце, на котором переливался янтарный мед.

— Макай оладью в мед и ешь, в меде вся лесная сила и здоровье. Как доешь, пойдем с тобой на вчерашних зверей смотреть, а отец пусть себе отсыпается.

От дедовой заимки с пасекой бежала вдоль реки неторная лесная тропа. В болотистых низинах цвели на ней темно-голубые колокольчики и кукушкины башмачки, по сухим прогалинам поросла она густой сочной травой.

Артемка с сумкой от противогаза, в котором лежал его обед, шагал впереди, дед с ружьем на плече и биноклем на груди сзади.

— Скажи-ка мне Артем, что это за дерево? — Спрашивал дед.
— Елка, наверное.
— Нет, это пихта. И отличить ее от ели можно по шишкам. На пихте они сидячие, — дед показывал пальцем вверх, — а на ели, висячие. Можно и по коре, отличить, которая серая на пихте и серая с красноватым оттенком на ели. И хвоинки, конечно, то же разные. — Дед приподнял ветку поближе — Вот смотри. Каждая хвоинка уплощенная. А на елке хвоинки более колючие, поменьше размером и четырехгранные. Уяснил?
— Ага.
— Тогда как увидишь елку, скажешь мне.
— Ладно.

Прошли шагов триста, «фэр-р-р», вылетела из куста птица. Артемка даже вздрогнул.

— Рябчик это.
— Рябчик? У нас мама рябчики иногда жарит на сковороде.
— Ну да?
— Точно тебе говорю. Кусочки хлеба в масле обжарит, сахаром посыплет и говорит, что это рябчики.

Дед весело засмеялся.

— Хочешь, Артемка я тебе тайну раскрою насчет ваших жареных рябчиков?
— Хочу.
— Это отец твой маму научил рябчиков таких готовить, а его научила его бабушка, когда ему лет четырнадцать было. А случилось это так. Раз прибежал Валька со школы, а ему бабушка и говорит, сходи, мол, в ледник и принеси мяса кусок, а то ужин готовить не из чего. А Валька ей: «не надо в ледник, я сейчас сбегаю на часок-другой в лес и рябчиков настреляю». Схватил ружье и убежал. Бегал, бегал и ничего не убил. Домой пришел голодный и спрашивает бабушку, что на ужин будет. Та и отвечает: «рябчики». И ставит перед Валькой тарелку обжаренного в масле хлеба. С тех пор, как только кто из детей хотел хлеба жаренного, просили «рябчиков».

— А разве папа охотником был?
— Был. В деревне все были охотниками.
— А почему он сейчас не охотник?
— Не знаю. Придем вот домой, ты его и спроси.

Теперь плотно утоптанная тропинка вилась по зеленому лугу, огибая белоствольные березки.

— Вон там мы с тобой свернем, — показал вперед дед. — И пойдем вдоль маленькой речки. Не устал?
— Нет.

Дед смотрел на внука и думал: «Какой-то он не складный, узкоплечий, бледный. Походка не уверенная, два раза уже спотыкался… Надо Вальку спросить, болеет, может чем». Вспомнились свои дети. Нет, они не были похожи на Артемку. Жили тогда в большой деревне в крепком большом доме на берегу Бии. Как только подворачивался случай мальчишки убегали со двора то в лес, то на реку. И не имело значения, зима за окном, лето или осень. Всегда загорелые с выцветшими волосенками, с исцарапанными руками и коленями они были веселы и подвижны, как ртуть. Дед еще раз осмотрел внука, вздохнул.

— Ты Артемка, во что играть-то любишь?
— В «Цивилизацию».
— Это как — не понял дед.
— Это, деда, на компьютере. В общем, там нужно строить свою страну с городами. В городах строить всякие здания, чудеса света, солдат, поселенцев. Потом эту страну можно расширять, открывая новые земли и строя на них новые города. Можно расширять границы, захватывая силой или с помощью дипломатов чужие города.
— И в чем смысл игры?
— Нужно захватить весь мир с помощью оружия или доминированием.

Дед задумался.

— А ты как побеждаешь? Оружием?
— Оружием легче и быстрее. Доминированием труднее и дольше. Я тебе покажу, компьютер мы с собой привезли.
— Надо же, как в жизни прямо, — сказал дед, а про себя подумал, что Артемка точно не такой, каким был его Валька. Валька в таком возрасте кроме как о лапте да велосипеде ни о чем не думал.

Вот уже тропка нырнула в густой березняк и пробежала по нему от одной крохотной полянки до другой. На полянках трава густая, в березняке редкая, почти нет её на прелых листьях. Как-то незаметно тропинка вовсе исчезла среди уже смешанного леса.

— Пришли Артемка — тихо сказал дед. — Сейчас нужно осторожно подойти к речке, так осторожно, чтобы ни ветка сухая под ногами не треснула, ни деревце не качнулось.

Наконец они оказались на берегу, где перед взором мальчика предстало произведение исключительной красоты, над которым тысячи лет трудились все созидательные и разрушительные силы природы. Между высоким противоположенным берегом и низким с их стороны, сверкал серебряным зеркалом затон. В его спокойных водах отражались широкие кроны тополей, кленов, осин, а также кроны елей, уносящих свои остроконечные вершины в голубое небо. Ивы и вербы сияли узкими листочками в ярком свете ослепительной зеленью и трепетали в потоке золотых солнечных лучей. В радостном свете утра в чистом, насыщенном лесными ароматами воздухе разносились веселый стрекот, скрип, жужжание и шелест тысяч насекомых. Все эти звуки сливались в тонкую мелодию, в которой каждый голос упорно выводил свое соло и стремился заглушить остальные.

— Смотри туда, — прошептал дед, показывая на кустик ивы, росший у самой воды. — Видишь?
— Что?
— Веточки склонившихся к ручью деревьев надкусаны, разжеваны, как будто размочалены.
— Ага.
— Так Артемка выглядят следы жировки бобрят, которые, появились на свет весной, а сейчас, в середине лета, стали уже большенькие и пробуют свои зубки на этих деревцах.
— А где они?
— Давай заляжем здесь и понаблюдаем, — предложил дед, осторожно опускаясь на ковер из осоки и таволги.
— Смотри, какую запруду они смастерили.

Запруда была похожа на узкую плотину, из которой торчали толстые ветки, и тоненькие прутики, крепкие колья, и даже ствол дерева. Промежутки между ними были заполнены темным илом.

— Плотина эта старая, — шептал дед. — Они её теперь только иногда ремонтируют. Вон видишь, свежие палки воткнули. На бинокль.

По берегам образовавшегося затона рос сплошной пояс тростников и рогозов. На середине затона, там, где глубже, красовались кувшинки.

— А бобры-то где? — не унимался Артемка.
— А вон! — Ткнул пальцем дед на показавшуюся на поверхности воды ушастую голову. — Ты такого зверя вчера видел?
— Где-где — шептал Артемка, водя биноклем из стороны в сторону.
— Да брось ты его, так смотри. Вон он.

Бобр тем временем внимательно оглядел окрестности, принюхался, но, видимо, не заметив ничего подозрительного, поплыл прямо на наблюдателей.

— Вижу, — закричал Артемка.

Бобр замер на месте и, заметив людей, тотчас нырнул, оглушительно хлопнув хвостом по воде, предупредив, таким образом, об опасности своих сородичей.

— Вспугнули, — прошептал дед. — Но, он снова скоро появится. Видишь на воде, возле берега зелень?
— Ага.
— Это водяной орех, чилима называется. Бобры им питаются.

Ждать пришлось недолго — бобр, вскоре вынырнул и, снова ударив по воде хвостом, ушел под воду. Через минуту снова появился и повторил маневр.

— Это он говорит нам: «Знаю, что вы прячетесь в кустах. Уходите с моего прудика!», — прошептал дед.
— Сердится?
— Ага, осерчал на нас за то, что нарушили его привычную жизнь. Теперь так и будет нырять пока мы не уйдем.
— Уйдем? — Поднял на деда глаза Артемка.
— Как решишь.
— Давай, дед, уйдем, а то он голодным из-за нас останется.
— Он Артемка и под водой кушать может. У него так плотно смыкаются губы, что вода в рот не попадает.

Дед с внуком пошли вдоль берега.

— Вот это их тропка, — показал под ноги дед — по таким тропкам семья ходит к местам жировок и заготовок кормов. Постоянно их утаптывая и подрывая грунт, бобры превращают такие дорожки в заполненные водой каналы, по которым потом скрытно добираются к местам кормежки, уплывают от врагов и переправляют заготовленные ветви деревьев. Знаешь, для чего они чурки сплавляют в свою заводь?
— Чтобы плотину ремонтировать.
— Нет. Для того, чтобы зимой с них кору объедать. Это они запас кормов на всю зиму создают, чтобы подо льдом у них лежал. А если мало заготовят, то им придется рыть под снегом ходы из своих нор к кустам тальника и питаться его корой. Заготавливают они осиновые, тальниковые чурки, а вот березу не сплавляют, потому, что она тонет.

Остановились возле толстой березы.

— Видишь, это бобры грызли кору, — показал дед на шейку пня. — С берез они поедают только мягкий, сочный луб.

Артемка услышал незнакомое слово, но не стал спрашивать, что значит «луб». Здесь, в лесу, ему все было не знакомо, но все интересно.

— Вот на пне ясные следы бобровых резцов. По ним, Артемка, можно легко определить возраст бобра.
— Как это?
— Очень просто. Резцы старого бобра шириной два с половиной-три миллиметра, молодых бобров полтора-два, а у молодняка от половины до миллиметра. Вот если бы мы долго за ними наблюдали, то увидали бы может всех бобров, хотя и так ясно, что в норе живет одна семья. А одна семья состоит из взрослых самца и самки и двух-трех бобрят, которые будут жить с родителями не меньше двух лет, пока не родятся новые бобрята.

Они уже отходили от речки, когда за их спиной раздался громкий шлепок по воде — это наверняка, старый бобр о чем-то предупреждал остальных. А мгновение спустя с разных концов заводи раздались такие же сигналы тревоги, подхваченные другими членами небольшой бобровой семьи.

Дед с внуком переглянулись и засмеялись.

— А тот бобр, которого ты вчера видел, он из этой семьи ушел искать для себя новое место жительства. Вот и идет вдоль реки в поисках подходящего ручья или речушки, в общем, свою цивилизацию строить будет, как в твоей игре.

Артемка остановился, внимательно посмотрел на деда.

— Ну, ты дед даешь! Клево!

Дед прижал голову внука к груди.

— Клево, Артемка, клево. Завтра на рыбалку с тобой пойдем, вот там точно клево будет.

День второй

Цветы, желтые, белые, синие смыкали над Артемкой прозрачные лепестки. Шершавые, жесткие стволы саблями и пиками, столбами и веревками преграждали ему путь к чему-то светлому и теплому. Он, маленький-маленький, продирался сквозь зеленые дебри нереально высокой травы и знал, что следом идет страшный, черный муравей. Временами он слышал его топот и скрип открывающейся челюсти. Вдруг он увидел свет в бесконечной зеленой паутине и кинулся туда. С каждым шагом тело становилось все легче и легче, шаги все длиннее и длиннее и, он взлетел. Взлетел и увидел то, к чему стремился — луч солнца. Луч ласкал и щекотал щеку. «Артемка, пора вставать, проспишь царствие небесное» — слышался сверху ласковый и знакомый голос.

Артемка открыл глаза, повернул голову и ослеп от яркого солнечного луча заглядывающего в открытое окно. Там, за окном что-то знакомо скрипело. У кровати стоял дед.

— Дед, а почему у муравьев челюсти скрипят?

Дед пожал плечами. А Артемка только теперь понял, что это был сон и тихо засмеялся.

Дед протянул руку к его лбу, пощупал и, наверное, все, поняв, широко улыбнулся.

— Вставай, — взлохматил он волосы внука одной рукой, другой же взял с табуретки стоявшей возле кровати внука книгу в синем переплете.
— Жюль Верн, — прочитал он, — фантастика?
— Нет, это «История великих путешествий», — ответил внук.
— Да? А я и не знал, что Жюль Верн такие книги писал. Мы читали раньше: «Вокруг света в 80 дней», «Вокруг Луны», «Великолепное Ориноко», еще что-то, забыл уже.

Дед наугад открыл книгу на закладке, прочел: «Французике мореплаватели. Открытия Буве де Лозье в Южных морях».

— И что он открыл, этот Лозье?
— Он искал Неизвестную южную землю, но не нашел. Тогда же еще не знали об Антарктиде.
— Ты никак Артемка путешественником собрался стать?
— Нет, — серьезно сказал внук. — Для того, что бы путешествовать денег много нужно.
— Так вырастишь, заработаешь.
— Проще в мореходку поступить, — рассудительно ответил внук.
— Ну да или каким-нибудь океанологом стать или исследователем, только я слышал, что есть и путешественники.
— Я не знаю пока кем буду. Может как папа — строителем. Строители нормально зарабатывают и в отпуск ездят за границу. Мы в прошлом году на Кипре были, а оттуда на корабле плавали в Израиль и Египет.
— Ну да! И пирамиды видел?
— Ага.
— И как?
— Что?
— Пирамиды.
— Большие.
— И все?
— Все.

Дед внимательно посмотрел на внука и подумал о том, что ему когда-то эти самые пирамиды представлялись одним из чудес света, а вот на внука они, похоже никакого впечатления не произвели.

— Кроме того, что они большие тебе еще что-то запомнилось?

Артемка на секунду задумался.

— Дед на ослике там был, горбатый такой, старый-старый. Он был похож на старика Хатабыча, и полицейские на верблюдах еще.
— А Сфинкс?
— А что там смотреть, у него даже лицо отколото. А еще там очень жарко.
— Ну ладно, вставай, — дед шагнул к дверям, скрипнула жалобно половица.

Отец и дед сидели за столом.

— Тебе Артемка чай или молоко?
— Чай.
— Ты на рыбалке-то уже бывал? — ставя перед Артемкой чашку, из которой пахло мятой, спросил дед.
— Они с дедом Колей, сватом твоим, прошлым летом три раза рыбачили, — сказал Валентин.
— Ага. У деда лодка есть с мотором, эхолот на котором всех рыб в реке видно и огромный такой сачок, чтоб рыб из воды вытаскивать, — Артемка показал руками какой сачок.
— Так что ж вы деда с собой не взяли?
— Так у него работа, бабушка…, — ответил Артемка.
— Он хотел, но не получилось, — дополнил Валентин.
— Дед, а мы джигом рыбачить будем?
— Чем?! — Не понял дед.
— Так проводка приманки называется и приманки тоже, — пояснил Валентин.
— Да ты, однако, рыбак настоящий! — Глядя на внука языком пытающегося слизнуть каплю меда свисающую с лепешки, сказал дед.
— А то! Я много поймал окуней и судаков, только мы с дедом Колей почти всех отпускаем. Знаешь дед, что нужно говорить, когда рыбку отпускаешь?
— Нет, не знаю.
— Плыви маленькая и позови маму или бабушку, — Артемка засмеялся.
— Это дед тебя научил?
— Ага.
— Мы, Артемка, удочками рыбачить будем. Удочкой умеешь?
— Не, я только спиннингом. Дед мне специальный спиннинг дает, легкий такой, Ломиглаз называется.
— Знаю, что ноги может ломить, руки и даже зубы, а вот что бы глаз ломило… «Ломиглаз», надо же, — дед хихикнул.
— Это батя английское слово LAMIGLAS, так компания называется изготавливающая спиннинговые удилища. Видел я у Анатольевича этот спиннинг, только вот удивляюсь, как он Артемке его давать не боится, стоит этот спиннинг тысяч пятнадцать.
— Сколько?! — Удивился дед.
— Бывают батя и намного дороже, этот средненькой цены.
— И ты такие спиннинги покупаешь?
— Нет, у меня «Банекс» за три тысячи.
— С ума народ сошел. Что сват мой миллионер?
— Нет, он просто рыбак заядлый. У него приманок разных — горы. Прибамбасы, разные, в общем, это у него хобби.
— Хобби? — Дед почесал затылок.
— Дед, а мы кого сегодня ловить будем?
— Знамо кого, хариуса.
— Я батя с вами пойду. Поспинингую, может, таймешонка добуду. Есть еще в нашей реке таймени-то?
— Слышал, иногда ловят… редко только. В прошлом году вот один поймал, килограмм на двадцать, говорят. Так он его продал хозяину турбазы, что на Телецком, аж за двадцать тысяч! А тот, что купил-то, взял тайменя дохлого, прицепил к леске и в озеро столкнул, прямо напротив турбазы. А через пять минут начал вытаскивать, да как заорет! А там залив не очень широкий и народ на берегу отдыхает. Увидел, конечно, народ с противоположенного берега, как он вытаскивал на берег этого тайменя, бил по голове камнем и поднимал для всеобщего обозрения. Ну, слух пошел, что в этом заливе напротив турбазы таймени огромные ловятся, и народ к нему на постой повалил. А мужик денежки с легковерных собирает, фотографии «пойманного» тайменя показывает и посмеивается. Так к нему до поздней осени народ за тайменем и ездил.
— Реклама батя, движитель торговли!
— Да-да. Ну, что поели? Тогда пойдем собираться.

Через нескошенный луг шли гуськом. Сильно пахло медуницей.

Дед думал о покосе, на который нужно идти завтра по росе. Валентин вглядывался в окрестности и вспоминал юность. Но почему-то вспоминалась не эта пасека, принадлежащая тогда Савельеву Петру, а остров за селом, где подростки ловили и жарили рыбу, собирали валежник и разжигали по вечерам большие костры. Артемка следил за птичкой неотступно летящей за ними, слушал, как гудят потревоженные в траве насекомые, и поправлял кепку, постоянно сваливающуюся ему на глаза.

— Валька, ты иди, а мы с Артемкой поохотимся тут немного.

Дед положил в траву свою удочку, снял с плеч рюкзак и достал из него стеклянную банку с крышкой усеянной мелкими дырочками.

— Кузнечиков ловить умеешь?
— Нет.
— Это просто. Слышишь, сколько их в траве шелестит и стрекочет?

Артемка смотрел вокруг себя и никаких кузнечиков не видел.

— Смотри — дед сделал шаг в сторону и из-под ноги прыгнул зелененький скакун. Кузнечик приземлился на высокую травинку, от чего та закачалась как от дуновения ветерка. Дед сдернул с головы кепку и ловко набросил ее на травинку с кузнечиком. Потом опустился на колени, приподнял край кепки и осторожно вынул из-под нее, шевелящего от возмущения усиками, кузнечика.
— Понял?
— Ага.
— Лови Артемка все, что летает, прыгает и ползает.
— А зачем?
— Ну, мы же не знаем, на что именно сегодня рыба ловиться будет.
— А муравья ловить?
— Нет, муравья ловить не нужно. На тебе баночку — дед протянул внуку маленькую стеклянную банку с пробитой в нескольких местах крышкой.

Артемка шагнул в траву, из-под ног сразу прыгнул кузнечик. Он на секунду раскрыл крылышки, а упав в траву сложил их и замер, словно мертвый. Сколько Артемка не вглядывался в траву, кузнечика не нашел. Тогда он опять шагнул туда, куда тот приземлился. На этот раз выпрыгнули сразу два, и как только один из них нырнул в траву, Артемка накинул на это место кепку, придавив её одной рукой. Банка в другой руке отчаянно мешала, тогда Артемка бросил ее в траву и стал медленно приподнимать кепку. Первая попытка не удалась, кузнечик или успел уползти или Артемка промахнулся, под кепкой было пусто. Прошло минуты две прежде чем Артемка закричал: «Поймал!» и подбежал к деду, показывая толстенького зеленого кузнеца с сильными ногами.

— Это зеленая кобылка, — сказал дед. — Сажай его в банку, но нам нужны кузнечики средних размеров, серые или коричневые. Но и светло-зеленые тоже подойдут.

На старой иве, одиноко стоящей посреди луга, сердито трещала сорока, рассказывая кому-то о том, как внизу по траве, ползают на коленях двое — стар и мал. То они машут руками, то бросают свои кепки, то сами бросаются в траву всем телом и время от времени радостно вскрикивают, показывая что-то друг другу.
— Все Артемка, хватит, уморился я за ними скакать — вытирая пот со лба, сказал дед. — Показывай, что там у тебя.

Артемка протянул банку.

— Знатно — похвалил дед, разглядывая через стекло копошившихся в банке пленников. — Есть у нас еще червячки, так что хватит, я думаю.

Дед встал на ноги, огляделся.

— А где мы удочки-то побросали?

Артемка покрутил головой, пожал плечами.

— Не запомнил? — хитро поглядывая на внука, спросил дед.
— Неа….
— А пришли-то мы откуда?
— Вон оттуда — показал Артемка на прогалину в зеленой стене леса.
— Верно. Значит там, — дед ткнул пальцем в сторону старой ивы.

Вот и река. Стоит на нее раз посмотреть и сразу становиться ясно — с характером река. Вырвавшись от своего родителя — огромного озера, несется она стремительным потоком по каменистой лощине, шумя на перекатах, вскипая у порогов и завалов. Вода в ней холодная, но чистая.

Валентина на берегу не видно.

— Наверное, ушел вверх — сказал дед. — Там на спиннинг сподручнее ловить, а мы с тобой устроимся вон там. — Дед показал на место, где река делилась сразу на три рукава, а рядом с берегом образовался небольшой галечный островок.

Встали сразу за этим островком напротив непролазной поросли тальника на противоположенном берегу.

Артемка посмотрел в сторону, где должен был рыбачить отец, но там река делала поворот, а берега своей похожестью напоминали братьев близнецов.

— Что, брат, задумался? — донеслось до Артемки. — Разматывай удочку, цепляй на крючок кузнеца и делай как я. — Дед взмахнул удилищем и мелькнувший в прозрачном воздухе круглый пенопластовый поплавок плюхнулся рядом со струей, бившей из-за островка. Плыл, покачиваясь, поплавок, плыл и кузнечик, от дергающихся ножек которого расходились на воде чуть уловимые микроволны. Наконец тонкая леска натянулась, поплавок замер и от него разбежались по воде «усы». Дед поднял удилище, поймал рукой леску, повертел перед глазами крючок с кузнечиком, что-то пошептал и снова забросил.

Артемка как завороженный смотрел на поплавок дедовой удочки.

— Эй, рыбак — окликнул его дед. — Уснул?

Артемка посмотрел на деда, улыбнулся и пошел вниз по течению к выглядывающему из воды камню, о который разбивалось течение.

Сделав все, как учил дед, Артемка впился глазами в свой поплавок. Поплавок понесло течением. Артемка проводил его на всю длину лески, вытащил, снова забросил. Приманка плыла по самой поверхности. Артемка видел ее первое мгновение, потом в глазах зарябило, и кузнечик потерялся. За поплавком что-то всплеснуло и Артемка от неожиданности, повинуясь какому-то инстинкту, резко потянул удилище вверх, и через мгновение прямо в его грудь ударилась серебряная рыбка.

— Деда-а-а-а! Поймал!

Дед помахал рукой.

Артемка бросил удилище, снял хариуса с крючка и зажав его в ладони побежал к деду.

— Во! — протянул он руку. — Смотри, какой большой!
— Хороший, только ты рыбалку-то пошто бросил, раз клюет — ловить нужно.

Артемка собирался кинуться обратно, но дед сказал, — Сетку возьми, вон на камне, рыбку туда положи и в воду. Только камнем придави, а то унесет.

Клев был вялый. Удильщики, спускались по течению время, от времени выдергивая из прозрачной воды черноспинного хариуса. И хотя хариусы сегодня не дрались за наживку и не кидались на поплавок, дед с внуком к обеду добыли полтора десятка рыбин. Вернувшись к тому месту, где начали рыбалку, решили перекусить. Артемка жевал посыпанный крупной солью разрезанный вдоль огурец, вспоминая снова и снова заброску, короткую проводку, подсечку, изгибающееся удилище и упругий трепет упирающейся рыбы. Как же хорошо было смотреть в прозрачную глубину, где время от времени вдруг вскипал бурунчик.

Сквозь эти свои переживания Артемка слышал слова деда:

— Тут, мимо этого островка как бы рыбья дорога. По утрам хариусы спешат по ней на жировку вон к тому перекату и отмели, что у острова, а потом возвращаются. Вечером опять проделывают то же. Только крупных хариусов здесь не бывает, крупная рыба боится близкого берега, шума, теней разных. А вот если идти вверх по реке по этому правому берегу, то придешь к скале близко подступающей к реке, там большой плес, течение крутит и заводь прямо под обрывом. Есть там пятачок небольшой со старой ивой где устроиться можно с удочкой. Вот там под ветвями этой ивы в глубине любят отдыхать крупные хариусы. Но ловить там нужно уметь. Часто они ни на что клевать не хотят. Хоть мушку ставь, хоть червяка вешай, не обращают никакого внимания и все тут.

Дед подал Артемке ломоть белого хлеба и кусок отварного мяса.

— А как же ты их там тогда ловишь?
— А сижу, наблюдаю за тем, что они едят, потом ловлю то же, на крючок и в воду.
— Их там видно разве?
— Не их конечно, а вот то, что они едят видно. Он же когда есть захочет всплывает к самой поверхности и принимается за охоту. Плывет по улову, все рассматривает, даже самую маленькую мошку и ту видит. А что там только не плавает на воде-то. И насекомые разные, листочки сухие, хвоинки, парашютики от одуванчиков, пушинки. Все он заметит, все обследует. А если что ему по вкусу, комар например, присевший на воду, он его цап и вот он бурунчик на воде. А то и выпрыгнет за комаром-то с плеском и шумом. А я все наблюдаю, примечаю, не забывая подбрасывать в воду то овода, то кузнеца, а то и бабочку небольшую. А когда пойму, что их сегодня особенно привлекает, на то и рыбачить начинаю. Порой они по два-три на одного овода набрасываются, вот тогда точно можно хорошо порыбачить, даже не имея с собой этих самых оводов, а прицепив обманку, сделанную из шерсти. Они хоть и разборчивые, а все одно на обманку попадаются. Порой даже сорвется с крючка, а через какое-то время раз и попал.

Опять спустились к реке, чуть постояли у переката и пошли навстречу Валентину. Шли от излучины к излучине, от плеса к плесу, пока не заметили его идущего на встречу. Воздух вокруг колебался теплыми струями. И кажется — кусты с засохшими веточками шевелят вскинутыми руками, тянуться к небу, умоляя его о чем-то. Это разница температур заставляет воздух струиться.

Яркое солнце ослепительно дробилось в речной глади — смотреть больно.

— А-у! — Замахал Артемка рукой. — Это мы!

Дед же сказал:
— Давай лучше его здесь подождем, под деревом.
— Давай, — согласился Артемка.

Присели в траву. Тонкий, ни с чем не сравнимый аромат растекался по берегу.

Куда бы не посмотрел Артемка всюду бурная жизнь, на первый взгляд веселая и беззаботная. Но, присмотревшись, заметил, что все только и заняты тем, что добывают еду. Вот птичка все время крутится возле куста, ловко подхватывает на лету каких-то жучков. Стрекоза, сухо треща крыльями, хватает назойливого камора поднявшегося из затененной кустом травы.

— Ну, как? — Прищурив один глаз, спросил дед, когда подошел Валентин.
— Так себе. То ли рыба успела спуститься ниже, то ли все еще жирует где-то в ручьях. Не клюет, в общем.
— Что Артемка, накормим отца-то жареными хариусами раз он рыбачить разучился? — подмигнул дед внуку.
— Накормим — согласился тот, поправляя кепку. — Совсем не поймал?
— Совсем.
— А вот мы немного поймали в проводку на кузнечиков, правда мелочь, но на жареху в самый раз.
— Ну, вам проще.
— Чем же?
— Я же на тайменя ходил, а он редкость.
— А неча за ним гонятся, взял бы удочку как все люди и вся недолга.
— Да ладно, — махнул рукой Валентин. — Что, домой?
— Пора, однако. Дел еще уйма. — Проскрипел дед поднимаясь.
— Рюкзак-то давай, батя, сюда.

И хотя взрослые считали рыбалку неудачной, Артемку до самого вечера не покидало хорошее настроение. Перед глазами стояла река, над которой летали птицы, а руки никак не могли забыть трепет рыбы, передаваемый через удилище. Теперь он точно знал, что рыбалка — это самое лучшее занятие на свете и все равно где, на водохранилище с дедом Колей или здесь на горной реке с дедом Иваном, который сейчас вместе с отцом мастерит под навесом новый улей для пчел.