Расписание движения автобуса усохло, как шагреневая кожа, отметил Николай, стоя на остановке. Двадцать лет назад автобус ходил каждые полчаса, теперь четыре раза в сутки. Интересно на чем же пассажиры в аэропорт добираются? Не хотелось обращаться к бывшим друзьям-товарищам, но, однако, придется, решил он и, подхватив сумку, не спеша направился через привокзальную площадь к зданию администрации авиакомпании.

— Толич! — донеслось откуда-то сбоку. — Толич!
«Прямо как когда-то меня звали» — подумал Николай, перекидывая сумку с одной руки в другую.
— Ситников!
Николай повернул голову, остановился. У машины припаркованной почти посредине привокзальной площади стоял Перебейнос.
— Петро?! Ты ли это?
— Привет Толич, ты откуда это свалился?
— Раз в аэропорту, значит оттуда — показал Николай пальцем в небо.
— А спешишь куда?
— Да вот у бывших коллег хочу попросить машину… подбросили, чтоб до Магана.
— Так зачем дело встало, давай ко мне, подвезу хоть до Намцев!
— Ну, спасибо, выручаешь ты меня.
— Да брось! Что-то раньше это услугой не считалось.… Помнишь, как рыбачили?
— Как такое забыть — садясь рядом с Петром, улыбнулся Николай. — Особенно наша первая совместная рыбалка.

Петр засмеялся.

— Да… Когда это было, кажется сто лет прошло.

Машина плавно тронулась, потом рванула так, что Николая вжало в спинку кресла.

— Вспомни Окуджаву: «Чем дольше живем мы, тем годы короче…».
Петро продолжил:
— Тем слаще друзей голоса.
— Ах, только б не смолк под дугой колокольчик, — тихо сказал Николай.
— Глаза бы глядели в глаза… — Петро боднул что-то воображаемое головой. — Эх, молодость, блин! Как мы ее пели у костра!
— Сейчас-то рыбачишь, старик? — пристегивая ремень безопасности, спросил Николай.
— А то! Только на наши речки редко попадаю, все больше на Аляску, в Норвегию, а то и на Маврикий — подмигнул Петр, выворачивая на Маганский тракт. — Сейчас Толич проще в Финляндию попасть, чем в Верхоянье. Вертолетов нет, горючки нет, да и стоит все это…
— Ну, я вижу, Петя ты не обеднел.
Не обеднел, только поумнел чуток и, стал понимать, сколько и за что платить нужно.
И он тут же опять рассмеялся.

— Нет, ты помнишь ту первую рыбалку! Умора!

И Николай вспомнил.

Случилось это в разгар кооперативного движения в стране. Петро приехал на Крайний Север за длинным рублем, надеясь силой своих рук заработать на дом и машину, но быстро понял, что времена-то не те. И стал бы молодой, здоровый хохол с Полтавщины, Петя Перебейнос, оправдывать рэкетом свою фамилию, если бы не умница жена. Шепнула она ему как-то ночью, что в городе никто еще не продает магнитофонные кассеты с модными записями и уже через пару недель, собрав у всех знакомых магнитофонные приставки и заказав в столичном городе коробку кассет, Петро день и ночь записывал музыку.

Чем только тогда народ не занимался. Кто-то, закупив алюминиевые ложки, вилки и мясорубки, прихватив с десяток солдатских шинелей, ехал на китайскую границу, где и обменивал все это «добро» на некачественные китайские пуховики. Кто-то «варил» джинсы. Кто-то скупал в тундре мамонтовые бивни, а кое-кто уже пригонял из Находки для перепродажи подержанные иномарки. Петро быстро вошел во вкус, и умница жена не дремала, подсказав, в очередной раз, что и цветочных киосков в городе нет. И вот, о чудо, в самом холодном городе страны Петро начал продавать цветы. Как бы ни были суровы северные мужики, а цветы своим, и чужим, женщинам покупали охотно, и не только к праздникам. Как водится и друзья-товарищи у Петра были кооператорами, среди которых не редки были любители рыбной ловли и охоты. Как-то в августе друзья кооператоры и предложили ему слетать на вертолете на рыбалку на горную речку Кюндюдей. Час полета на Ми-8 стоил тогда семьсот сорок рублей и состоятельные деловые люди, с удовольствием пользовались благами советской плановой экономики, заказывая спецрейсы для своих личных нужд чуть ли не каждую неделю.

На продолжении всего полета Петро не отрываясь глазел в иллюминатор, отказавшись даже пропустить по сто грамм за удачное начало экспедиции. И зря отказался, судьба-то она за каждым подсматривает.

А за бортом вертолета, куда не посмотри, разлеглась тайга широкими волнами. Волны эти поднимались по отлогим возвышениям и словно западали в низинах. Необъятные эти волны, чем дальше уходили, тем уже и мельче становились, пока не сливались в ровный лилово-зеленый ковер, терявшейся в белесой дымке. Сверху плыли редкие облака, и тени их время от времени прокатывались по зеленому бескрайнему простору. Сердце у Петра сжималось от этого величия — Сибирь.

При заходе на посадку Петро ощутил толчок локтем в бок от соседа Саши показывающему ему пальцем через иллюминатор на склон горы. Напуганный ревом вертолета, по склону к зарослям кедрового стланика бежал медведь. Петро, как открыл от удивления рот, так до посадки он у него и не закрывался.

Сплавлялись на трех лодках. Толич согласился показать Петру как нужно рыбачить, но того все время что-нибудь отвлекало. Вода в реке была такой прозрачной, что порой казалось, что ее вовсе нет, а рыбы, как птицы, парят над галечным дном.

— Смотри, — кричал Петя, тыча пальцем в пятнистую рыбину, лениво шевелящую плавниками рядом с лодкой. — Вон еще одна!

Проходила минута, и он опять кричал:
— Утки! Утки, смотри!
— Ты лучше рыбу лови, а то так и не научишься никогда, — отвечал на это Толич, поднимая из холодной воды очередного ленка.

Товарищи снабдили Петра хорошим спиннингом с безинерционной катушкой, но он еще очень плохо мог пользоваться им, что сказывалось на результате — ни одной пойманной рыбки.
«Нужно учить» — решил Толич и направил лодку к берегу.

— Смотри, Петр, вон туда, — Толич удилищем показал на торчащую из воды у противоположенного берега корягу.
— Ленок, он обязательно ищет в воде убежище, там и стоит в ожидании жертвы. Ленок не торчит, как таймень посредине реки, он всегда возле берега и не всякого, а там где куст или дерево свисают над водой, ручеек впадает, ямка, бревно, валун. Усек?
— Угу.
— Так вот. Заметил такое место, прицеливаешься, и оп туда. — Толич взмахну спиннингом и блесна, описав в прозрачном воздухе низкую дугу, плюхнулась чуть выше затопленной коряги. — Две секунды ждешь и начинаешь крутить ручку. Спиннинг при этом держи под углом в сорок пять градусов над водой. Понял?
— Угу.
— И подсекай! — Толич резко дернул спиннингом. — И вот он уже и сидит на крючке! Понял ли?
— Угу.
— Тогда бросай вон под тот нанос из бревен, — вынимая крючок из курносого носа ленка, сказал Толич.

Блесна, пущенная Петром, перелетев узкую речку, звонко стукнулась об отполированное водой бревно и провалилась между хаосом сучьев и палок. Петро оглянулся на Толича стоящего чуть в стороне и сзади.

— Ну, давай-давай…. Или рви, или плыви и отцепляй.

Петро решил рвать.

«Жаль, — подумал Толич, — хорошая блесна, я о таких блеснах только мечтаю».
— Ну как ты Петя блесну привязываешь?! Тебе это шнурки на ботинках что ли? О горе! Смотри. — Толич медленно показывает Петру, как нужно вязать узел.
— Понял?
— Угу.
— Ты, блин, когда кидаешь, смотри за блесной-то, ее полет ведь не трудно остановить-то, душкой щелк и все…
— Угу.
— Угу, угу, блин! Кидай опять под тот нанос. Пока не поймаешь, никуда отсюда не поплывем, понял?
— Угу…

Сверкнув латунью, блесна плюхнулась перед наносом.

— Медленнее крути, — подсказал Толич, — вот так, хорошо. Подсекай!

Что клюнуло — Петя и не понял, хотя отчетливо почувствовал, как дернулся спиннинг, увидел неестественно натянувшеюся леску. Окрик Толича не подействовал никак, Петро просто крутил рукоятку катушки и с замершим сердцем чувствовал как там, в воде, мечется пойманная им первая в жизни рыбина.

Прозрачная быстрая вода Кюндюдня не скрывает цветной гальки на дне. Лишь подальше, где крутятся крепкие витые струи, дно исчезает и вода обретает густой серо-зеленый цвет. Не скрывает вода и рыбу. Вот она, отчаянно работая хвостом, изогнувшись широким темным телом, мелькнула над камнями и с фонтаном брызг взметнулась над поверхностью.

— Не ослабляй — крикнул Толич.

Но что мог слышать в этот момент Петро? Ничего! Все, и тело и душа его, и чувства, все сосредоточилось где-то в ладонях держащих спиннинг.
На мелком месте огромная лимба* была видна вся. Широкотелая, как лопата, с пятнистой шкурой, шевеля жаберными крышками, она из последних сил рвалась на глубину, разбрызгивая хвостом мириады мелких брызг. Но хорошая снасть сама делала свое дело, упруго сдерживая удары и рывки.

— А-а-а! — У-у! — Неслось над тайгой. Петро подняв над собой рыбину, плясал на гальке, издавая не членораздельные звуки, — Ы-ы, -Ху-ху, Я-я…

Толич достал из лодки свой видавший виды металлический спиннинг с погнутой инерционной катушкой. Осмотрел исцарапанную блесну, отметив, что заводное кольцо между тройником и блесной все проржавело. Но перевязывать не стал, да и три другие, что были у него с собой, были не лучше.

— Однако местечко-то знатное мы с тобой Петя надыбали, давненько я такого размера лимбы здесь не встречал, — забрасывая блесну под нанос сказал он.

Но попал обычного размера ленок. Бросив его в алюминиевый ящик для пищевых продуктов, стоявший на дне лодки, и который еще сыграет определенную роль в нашем повествовании, Толич опять запустил блесну под нанос. Удар последовал почти сразу, как только блесна начала «работать». Не успел рыбак сделать и трех оборотов, а рыбина уже сделала свечу, мелькнув тёмно-бурым гибким телом, разрисованным на спине и боках тёмными округлыми пятнышками и золотистым налётом.

Размером лимба была, пожалуй, не меньше той, с которой все еще целовался на берегу Петр. Толич не спеша подводил рыбину к берегу и уже различал пятнышки на верхнем жировом плавнике, когда леска провисла и, взмахнув на прощание хвостом, рыбина исчезла в витых струях горной реки.

— Тьфу на меня, — разглядывая блесну без тройника прошептал Толич, — подвела кольчужка.

Расставшись, наконец, с пойманной лимбой подошел Петро.

— Чо случилось-то?
— Чо-чо! Кольцо ржа съела, рыбка и сбежала… У тебя есть с собой кольцо с тройником?
— Блесна есть.
— Блесна и у меня есть, придется перевязать, — направляясь к лодке, ворчал Толич, — а ты кидай под нанос, новичкам везет.

Потом они плыли.

— Ну, как Петро, все понял?
— Все, — твердо ответил ученик.

Толич усмехнулся и сказал:
— Сейчас проверим, — и направил лодку к узкой протоке, врезающейся в правый берег под углом в девяносто градусов. Как природа смогла так устроить эту протоку, Толич понять не мог, хотя и думал об этом не раз.
— Вылезай, спиннинг с собой, — скомандовал Толич, когда лодка уткнулась в берег.
— Смотри, — прошептал Толич, подойдя к берегу протоки.

Петро посмотрел в воду и глаза его сделались круглыми, там, в тихой воде, над илистым, а не галечным дном, плавало несколько десятков ленков.

— Лови, — предложил Толич и на цыпочках пошел к лодке, оставив Петра одного на берегу протоки.

Он сел на мягкий нагретый солнцем борт лодки и закурил, прислушиваясь к всплескам доносившимся от протоки.

«Кидает. Ну, пусть покидает. Все он усвоил, все он умеет… как же. Тут по десять раз за сезон рыбачишь и то каждый раз диву даешься этой реке и этой рыбе. «Все»! Вот молодежь… Хотя хватка у парня есть, чувствуется природная хватка, упорство крестьянское, однако если заразится неизлечимой, крепнущей год от года этой страстью к рыбалке, то и облавливать скоро начнет», — думал Толич, глядя на стремительную горную речку полную осторожных хариусов и ленивых ленков, на стену тайги, не простой, особенной тайги речных долин с могучими тополями не весть откуда взявшимися у самого полярного круга, с кустами смородины в человеческий рост. Тайга — рай земной, вольная волюшка.

И Петро, пытавшийся поймать дразнивших его доступностью ленков, тоже начинал чувствовать, что перед ним открывается дивная страна, на каждом шагу сулящая открытия и радость.

— Ну, что, поймал?
— Нет — смутился Петр, — вон плавают, а ловиться не хотят.
— А ты говоришь «научился»... Их, Петро, весь век свой нужно учиться ловить и все равно найдется такое место и такая рыба, где как ни старайся, а не поймаешь.
— Как это?
— А не знаю я. Вот на этом месте я уже с десяток раз пытался их поймать и ни разу не поймал. Что только не прицеплял к леске, и утром пробовал и днем и вечером и ни разу не поймал, хотя они всегда здесь плавают.
— Странно.
— Странно. Есть, значит, какая-то тайна здесь, а вот разгадать я ее не могу. Думал, может в эту тихую и теплую в сравнении с рекой воду заплывают старые рыбы, у которых и зубов-то нет. Может, потому и не охотятся, что не могут уже. Может они тут каких-нибудь насекомых едят, а? Наблюдал иногда по часу, и ничего не углядел. Так-то вот. Так что пошли отсюда я тебе еще кое- что покажу.

Пересекли маленький островок, вышли на берег протоки.

— Вот проточка маленькая, почти ручеек. Ты ее в любом месте перейти можешь и нигде вода тебе выше, чем покалено, доставать не будет. И ширина как видишь всего метров пять-шесть. Как думаешь можно здесь что-то поймать?
— Конечно нет! — не задумываясь, выпалил Петро.
— А если я поймаю?
— Не поймаешь.
— Спорим на вот эту твою блесну, что с трех забросов поймаю ленка.
— Спорим.

Толич пригляделся к быстрому потоку, прицелился и запустил блесну под невысокий, чуть выше метра, обрыв на противоположенном берегу, под которым вода не бурлила, но кружила толстые хлопья пены. Не успел Петро и глазом моргнуть, а спиннинг в руках Толича уже дергался под отчаянными рывками ленка.

Петро растеряно хлопал глазами.

— Нет тут, Петя, никакого чуда, — вынимая крючок, говорил Толич, — я просто случайно как-то поймал тут лет пять назад ленка и потом сколько раз не приходил всегда ловил одного-двух в этом самом месте. Это я к тому, что на рыбалке рыбу нужно искать, ну и запоминать постоянно, где она ловиться, пробуя потом в похожих местах. В общем, все просто.

Толич подмигнул, улыбаясь, сказал:
— Блесну-то гони.

Вернулись к реке, к лодке. На середине плеса плавала каменушка с выводком чернышей. Утята вдруг исчезали, потом выныривали в другом месте и покачивались на воде как поплавки. Поплыли и наши рыбаки. Лодка сплавляется по течению, а кругом тихо, спокойно, глухо, как всегда в предгорных дебрях, среди непроходимой хвойной тайги. И рыбачить даже не хочется, тянет на природе почему-то на всякие мудрствования, и делаешься сентиментальным.

Толич глядел на соколка, который кружил над речной косой и кричал. Иногда он останавливался и висел на одном месте в воздухе, разглядывая что-то под собой.

«Однако, рыбу высматривает, конкурент», — подумал рыбак. Будто услышав его мысли, соколок чиркнул косыми крыльями и улетел.

Вскоре подплыли к пологому каменистому берегу, где уже устраивались на ночевку их товарищи.

Вечерело.

Замыкалась тайга, заволакивалась со всех сторон река зеленым колдовством.

Вечер, как водится, провели возле веселого, завивающегося искристым смерчем костра. Засолили пойманную рыбу, поужинали ухой да жареными ленками. На сон грядущий Сергеевич рассказал парочку страшных историй якобы случившихся на этой реке в разные годы с рыбаками: любил он новичков пугать. Спать расположились так, как каждый любил. Толич с Сергеевичем на перевернутых вверх дном лодках, Саша в одноместной палатке, Андрей и Иван в двухместной. Петро же глядя на старших товарищей, притащил поближе к костру лодку и улегся, укрывшись с головой.

Все кроме Петра спали, и лишь река катила свои дремотные воды вниз, вниз, вниз.

Тихо. Плотными облаками укрыто небо, а за рекой угрюмо дремал траурно-черный Верхоянский хребет. Для Петра эта первая ночь в тайге была мучительно-длинная, с такими подозрительными шорохами и звуками, от которых холодок пробегал между лопатками. Он ворочался, иногда курил. Привычный светлый мир вдруг сузился до малого круга освещенного огоньком сигареты, а за его пределами таинственной, первобытной жизнью жил мрак. Тайга, горы — все точно зыбилось, как взволнованное море. И над всем этим ненадежным, зыбучим миром, шурша незримыми крыльями, летела черная августовская ночь.

Когда не видишь, начинаешь воображать: страшно пошевелиться, сомкнуть глаза. Ни луны, ни звезд на небе: словно и их поглотила горная тайга.

Только он задремал, дико захохотал филин. Петр перевернулся на другой бок и услышал, как звякнула посуда. Он обрадовался тому, что кто-то встал и решил присоединиться к полуночнику. Приподняв спальный мешок которым был укрыт и открыв было рот для вопроса к полуночнику, Петро на миг замер, а потом дико заорал. Перед ним, руку протянуть, стоял медведь. Широкая морда которого была отчего-то белой. От неожиданности медведь отпрянул, сделал шаг назад, наступил на край того самого металлического ящика от чего другая сторона ящика ударила его по заднице, а потом с грохотом тара упала на камни. Медведь, еще больше напугавшись, рванулся вперед, мимо лодки, под которую уже забился Петро, снес по пути распорку Сашиной одноместной палатки, от чего та завалилась вместе с подскочившим от дикого рева Петра, Сашей. Медведь кинулся в кусты и, треща валежником ломанулся в тайгу не разбирая дороги. Из другой палатки на четвереньках выполз Иван и начал шарить ружье, которое вечером повесил рядом с палаткой на тальниковый куст. Поднялись со своих лодок Толич с Сергеевичем, переглянулись, ничего не понимая, и пошли к палаткам. Следом за Иваном из палатки выполз Андрей и уставился на что-то сопящее и шевелящееся на месте Сашиной палатки. Потом повернул голову к лодке Петра, отметив, что того на ней нет.

— Эй, что у вас стряслось? — крикнул Сергеевич.

Андрей повертел головой, пожал плечами и прокричал в ответ:
— Видно у Петра сильно живот прихватило, я слышал, как он в кусты рванул с ревом, — потом посмотрел на все еще сопевшее темное бесформенное пятно Сашиной палатки, почесал подбородок и добавил, — а, в общем, не понял.
— Медведь — донеслось откуда-то, как из-под земли.

Иван, нащупавший, наконец, ружье, подозрительно уставился все на тот же сопящий комок, потом на Андрея.

— Это он что ли Сашку жрет?
— Кто? — опешил Андрей.
— Медведь…
— А Петро где?
— Может его медведь в кусты уволок?
— Здесь я... — Послышалось со стороны лодки.

Иван с Андреем осторожно шагнули к ней.

— Эй, ты где?
— Тут… — Лодка закачалась, и из-под нее высунулся Петро.
— Ты как там поместился? — спросил растеряно Андрей.
— И ты бы поместился, если бы на тебя белый медведь напал.

Подошедшие Сергеевич с Толичем слушая этот диалог уже схватились за животы, когда из упавшей палатки матерясь, высвободился Саша.
Сергеевич от сотрясающего его хохота переломился пополам, Толич тонко заливаясь, упал на колени. Иван все еще с ружьем в руках тупо смотрел на Сашу белеющего своими кальсонами и тельняшкой на черном фоне кустов. Петро размахивая руками, почти кричал Андрею:
— Слышу, кто-то ходит по табору, выглянул, а прямо на меня прет вот такая зверюга и вот с такой белой мордой. Я как заорал на него, ружья-то нет, он от меня и рванул…

Долго после этого болели у всех животы. А утром Сергеевич подтвердил, что медведь приходил, только совсем молодой и, наверное, не знакомый с людьми. Он поел сначала потроха от рыбы, потом нашел миску, в которой Иван оставил муку после того, как жарил в противне рыбу. Вероятно, мишка, нюхая ее, дунул в чашку и мука припудрила ему морду. Вот в это время Петро и увидел его. От крика, удара под зад ящиком и металлического грохота медведь и убежал в ужасе.

Вот что вспомнил сейчас Николай и, повернувшись к Петру лихо проскакивающему мимо поста ГИБДД, сказал:
— Да, умора…

Лимба* — русское название — ленок, эвенкийское — майгун, якутское — лимба, тюркское — ускуч, а ещё литературное — сибирская форель. В Якутии больших тупорылых ленков называют лимба, а курносых, маленьких — ленок.